Автор - Автору наукаавтор-авторусоветы начинающимнесерьезносправочник поэтагостевая
Автор - Автору





В.В. Маяковский Как делать стихи?

Автор: Genadz (vers@al.ru)
Дата публикации: 07/07/2002
Категория: Автор - Автору




КомментарииКомментировать
Отправить статью по e-mailОтправить статью по e-mail
Версия для печатиВерсия для печати

Первое четверостишие определяет весь дальнейший стих. Имея в руках такое четверостишие, я уже прикидываю, сколько таких нужно по данной теме и как их распределить для наилучшего эффекта (архитектоника стиха).

Тема большая и сложная, придется потратить на нее таких четверостиший, шестистиший да двустиший - кирпичей штук 20-30.

Наработав приблизительно почти все эти кирпичи, я начинаю их примерять, ставя то на одно, то на другое место, прислушиваясь, как они звучат, и стараясь представить себе производимое впечатление.

Попримерив и продумав, решаю: сначала надо заинтересовать всех слушателей двойственностью, при которой неизвестно, на чьей я стороне, затем надо отобрать Есенина у пользующихся его смертью в своих выгодах, надо выхвалить его и обелить так, как этого не смогли его почитатели, "загоняющие в холм тупые рифмы". Окончательно надо завоевать сочувствие аудитории, обрушившись на опошливающих есенинскую работу, тем более что они опошливают и всякую другую, за какую бы ни взялись, - на всех этих Собиновых, быстро ведя слушателя уже легкими двустрочиями. Завоевав аудиторию, выхватив у нее право на совершенное Есениным и вокруг него, неожиданно пустить слушателя по линии убеждения в полной нестающести, незначительности и неинтересности есенинского конца, перефразировав его последние слова, придав им обратный смысл.

Примитивным рисуночком получится такая схема:



Имея основные глыбы четверостишия и составив общий архитектурный план, можно считать основную творческую работу выполненной.

Далее идет сравнительно легкая техническая обработка поэтической вещи.

Надо довести до предела выразительность стиха. Одно из больших средств выразительности - образ. Не основной образ-видение, который возникает в начале работы как первый туманный еще ответ на социальный заказ. Нет, я говорю о вспомогательных образах, помогающих вырастать этому главному. Этот образ - одно из всегдашних средств поэзии, и течения, как, например, имажинизм, делавший его целью, обрекали его по существу, на разработку только одной из технических сторон поэзии.

Способы выделки образа бесконечны.

Один из примитивных способов делания образа - это сравнение. Первые мои вещи, например, "Облако в штанах", были целиком построены на сравнениях - все "как, как и как". Не эта ли примитивность заставляет поздних ценителей считать "Облако" моим кульминационным стихом? В позднейших вещах и в моем "Есенине", конечно, эта примитивность выведена. Я нашел только одно сравнение: "утомительно и длинно, как Доронин".

Почему, как Доронин, а не как расстояние до луны, например? Во-первых, взято сравнение из литературной жизни потому, что вся тема литераторская. А во-вторых - "Железный пахарь" (так, кажется?) длиннее дороги до луны, потому что дорога эта нереальна, а "Железный пахарь", к сожалению, реален, а затем дорога до луны показалась бы короче своей новизной, а 4000 строк Доронина поражают однообразием 16 тысяч раз виденного словесного и рифменного пейзажа. А затем - и образ должен быть тенденциозен, т.е., разрабатывая большую тему, надо и отдельные образишки, встречающиеся по пути, использовать для борьбы, для литературной агитации.

Распространеннейшим способом делания образа является также метафоризирование, т.е. перенос определений, являвшихся до сего времени принадлежностью только некоторых вещей, и на другие слова, вещи, явления, понятия.

Например, метафоризирована строка:

                      И несут стихов заупокойный лом.

Мы знаем - железный лом, шоколадный лом. Но как определить поэтическую труху, оставшуюся непримененной, не нашедшей себе употребления после других поэтических работ? Конечно, это лом стихов, стиховный лом. Здесь это лом одного рода - заупокойного, это стихов заупокойный лом. Но так эту строку нельзя оставить, так как получается "заупокойный лом", "хлом", читающийся как "хлам", и искажающий этим так называемым сдвигом всю смысловую сторону стиха. Это очень частая небрежность.

Например, в лирическом стихотворении Уткина, помещенном недавно в "Прожекторе", есть строка:

                      не придет он так же вот,
                      как на зимние озера летний лебедь не придет.

Получается определенный "живот".

Наиболее эффектным является первая строка стиха, выпущенного Брюсовым в первые дни войны в журнале "Наши дни":

                      Мы ветераны, мучат нас раны.

Этот сдвиг уничтожается, давая одновременное простейшее и наиболее четкое определение расстановкой слов -

                      стихов заупокойный лом.

Один из способов делания образа, наиболее применяемый мною в последнее время, это - создание самых фантастических событий - фактов, подчеркнутых гиперболой.

                      Чтобы врассыпную разбежался Коган,
                      встреченных увеча пиками усов.

Коган становится, таким образом, собирательным, что дает ему возможность бежать врассыпную, а усы превращаются в пики, а чтобы эту пиковость усугубить, валяются кругом искалеченные усами.

Способы образного построения варьируются (как и вся остальная стихотворная техника) в зависимости от пресыщенности читателя той или иной формой.

Может быть обратная образность, т.е. такая, которая не только не расширяет сказанного воображением, а, наоборот, старается втиснуть впечатление от слов в нарочно ограниченные рамки. Например, у моей старой поэмы "Война и мир":

                      В гниющем вагоне на 40 человек -
                      4 ноги.

На таком цифровом образе построены многие из вещей Сельвинского.

Затем идет работа над отбором словесного материала. Надо точно учитывать среду, в которой развивается поэтическое произведение, чтобы чуждое этой среде слово не попало случайно.

Например, у меня была строка:

                      Вы такое, милый мой, умели.

"Милый мой" - фальшиво, во-первых, потому, что оно идет вразрез с суровой обличительной обработкой стиха; во-вторых, - этим словом никогда не пользовались мы в нашей поэтической среде. В-третьих, это - мелкое слово, употребляемое в незначительных разговорах, применяемое скорее для затушевки чувства, чем для оттенения его; в-четвертых, - человеку, действительно размякшему от горести, свойственно прикрываться словом погрубее. Кроме того, это слово не определяет, чтО человек умел - чтО умели?

Что Есенин умел? Сейчас большой спрос, пристальный и восхищенный взгляд на его лирику; литературное же продвижение Есенина шло по линии так называемого литературного скандала (вещи не обидной, а весьма почтенной, являющейся отголоском, боковой линией знаменитых футуристических выступлений), а именно - эти скандалы были при жизни литературными вехами, этапами Есенина.

Как не подходило бы к нему при жизни:

                      Вы такое петь душе умели.

Есенин не пел (по существу он, конечно, цыгано-гитаристый, но его поэтическое спасение в том, что он хоть при жизни не так воспринимался и в его томах есть десяток и поэтически новых мест). Есенин не пел, он грубил, он загибал. Только после долгих размышлений я поставил это "загибать", как бы ни кривило такое слово воспитанников литературных публичных домов, весь день слушающих сплошные загибы и мечтающих в поэзии отвести душу на сиренях, персях, аккордах и ланитах. Без всяких комментариев приведу постепенную обработку слов в одной строке:

  1. наши дни к веселью мало оборудованы;
  2. наши дни под радость мало оборудованы;
  3. наши дни под счастье мало оборудованы;
  4. наша жизнь к веселью мало оборудована;
  5. наша жизнь под радость мало оборудована;
  6. наша жизнь под счастье мало оборудована;
  7. для веселий планета наша мало оборудована;
  8. для веселостей планета наша мало оборудована;
  9. не особенно планета наша для веселий оборудована;
  10. не особенно планета наша для веселья оборудована;
  11. планетишка наша к удовольствиям не очень оборудована; и наконец, последняя,12-я -
  12. для веселия планета наша мало оборудована.

Я мог бы произнести целую защитительную речь в пользу последней из строк, но сейчас удовлетворюсь простым списыванием этих строк с черновика для демонстрирования, сколько надо работы класть на выделку нескольких слов.

К технической обработке относится и звуковое качество поэтической вещи - сочетание слова со словом. Эта "магия слов", это - "быть может, все в жизни лишь средство для ярко певучих стихов", эта звуковая сторона кажется также многим самоцелью поэзии, это опять-таки низведение поэзии до технической работы. Переборщенность созвучий, аллитераций и т.п. через минуту чтения создает впечатление пресыщенности.

Например, Бальмонт:

                      Я вольный ветер, я вечно вею,
                      волную волны… и т.д.

Дозировать аллитерацию надо до чрезвычайности осторожно и по возможности не выпирающими наружу повторами. Пример ясной аллитерации в моем есенинском стихе - строка:

                      Где он, бронзы звон или гранита грань…

Я прибегаю к аллитерации для обрамления, для еще большей подчеркнутости важного для меня слова. можно прибегать к аллитерации для простой игры словами, для поэтической забавы; старые (для нас старые) поэты пользовались аллитерацией главным образом для мелодичности, для музыкальности слова и поэтому применяли часто наиболее для меня ненавистную аллитерацию - звукоподражательную. О таких способах аллитерирования я уже говорил, упоминая о рифме.

Конечно, не обязательно уснащать стих вычурными аллитерациями и сплошь его небывало зарифмовывать. Помните всегда, что режим экономии в искусстве - всегдашнее важнейшее правило каждого производства эстетических ценностей. Поэтому, сделав основную работу, о которой я говорил вначале, многие эстетические места и вычурности надо сознательно притушевать для выигрыша блеска другими местами.

Можно, например, полурифмовать строки, связать не лезущий в ухо глагол с другим глаголом, чтобы подвести к блестящей громкогромыхающей рифме.

Этим лишний раз подчеркивается относительность всех правил писания стихов.

К технической работе относится и интонационная сторона поэтической работы.

Нельзя работать вещь для функционирования в безвоздушном пространстве или, как это часто бывает с поэзией, в чересчур воздушном.

Надо всегда иметь перед глазами аудиторию, к которой этот стих обращен. В особенности важно это сейчас, когда главный способ общения с массой - это эстрада, голос, непосредственная речь.

Надо в зависимости от аудитории брать интонацию убеждающую или просительную, приказывающую или вопрошающую.

Большинство моих вещей построено на разговорной интонации. Но, не смотря на обдуманность, и эти интонации не строго-настрого установленная вещь, а обращения сплошь да рядом меняются мной при чтении в зависимости от состава аудитории. Так, например, печатный текст говорит немного безразлично, в расчете на квалифицированного читателя:

                      Надо вырвать радость у грядущих дней.

Иногда в эстрадном чтении я усиляю эту строку до крика:

                      Лозунг:
                                        вырви радость у грядущих дней!

Поэтому не стоит удивляться, если будет кем-нибудь и в напечатанном виде дано стихотворение с аранжировкой его на несколько различных настроений, с особыми выражениями на каждый случай.

Сделав стих, предназначенный для печати, надо учесть, как будет восприниматься напечатанное, именно как напечатанное. Надо принять во внимание среднесть читателя, надо всяческим образом приблизить читательское восприятие именно к той форме, которую хотел дать поэтической строке ее делатель. Наша обычная пунктуация с точками, с запятыми, вопросительными и восклицательными знаками чересчур бедна и маловыразительна по сравнению с оттенками эмоции, которые сейчас усложненный человек вкладывает в поэтическое произведение.

Размер и ритм вещи значительнее пунктуации, и они подчиняют себе пунктуацию, когда она берется по старому шаблону.

Все-таки все так читают стих Алексея Толстого:

                      Шибанов молчал. Из пронзенной ноги
                      Кровь алым струилась током…

как -

                      Шибанов молчал из пронзенной ноги…

Дальше:

                      Довольно, стыдно мне
                      Пред гордою полячкой унижаться…

читается как провинциальный разговорчик:

                      Довольно стыдно мне…

Чтобы читалось так, как думал Пушкин, надо разделить строку так, как делаю я:

                      Довольно,
                                    стыдно мне…

при таком делении на полустрочия ни смысловой, ни ритмической путаницы не будет. Раздел строчек часто диктуется и необходимостью вбить ритм безошибочно, так как наше конденсированное экономическое построение стиха часто заставляет выкидывать промежуточные слова и слоги, и если после этих слогов не сделать остановку, часто бОльшую, чем между строками, то ритм оборвется.

Вот почему я пишу:

                      Пустота…
                                Летите,
                                        в звезды врезываясь.

"Пустота" стоит отдельно, как единственное слово, характеризующее небесный пейзаж. "Летите" стоит отдельно, дабы не было повелительного наклонения: "Летите в звезды", и т.д.

Одним из серьезных моментов стиха, особенно тенденциозного, декламационного, является концовка. В эту концовку обычно ставятся удачнейшие строки стиха. Иногда весь стих переделываешь, чтобы только была оправдана такая перестановка.

В стихе о Есенине такой концовкой, естественно, явилась перефразировка последних есенинских строчек.

Они звучат так:

Есенинское -

                      В этой жизни умирать не ново.
                      Но и жить, конечно, не новей.

Мое -

                      В этой жизни помирать нетрудно.
                      Сделать жизнь значительно трудней.

На всем протяжении моей работы всего стихотворения я все время думал об этих строках. Работая другие строки, я все время возвращался к этим - сознательно или бессознательно.

Забыть, что нужно сделать именно это, - невозможно никак, поэтому я не записывал этих строк, а делал их наизусть (как раньше все и как теперь большинство из моих ударных стихотворений).

Поэтому не представляется возможным учесть количество переработок; во всяком случае, вариантов этих двух строк было не менее 50-60.

Бесконечно разнообразны способы технической обработки слова, говорить о них бесполезно, так как основа поэтической работы, как я неоднократно здесь упоминал, именно в изобретении способов этой обработки, и именно эти способы сделают писателя профессионалом. Талмудисты поэзии, должно быть, поморщатся от этой моей книги, они любят давать готовые поэтические рецепты. Взять такое-то содержание, облечь его в поэтическую форму, ямб или хорей, зарифмовать кончики, подпустить аллитерацию, начинить образами - и стих готов.

Но это простое рукоделие кидают, будут кидать (и хорошо делают, что кидают) во все сорные корзины всех редакций.

Человеку, который в первый раз взял в руки перо и хочет через неделю писать стихи, такому моя книга не нужна.

Моя книга нужна человеку, который хочет, несмотря ни на какие препятствия, быть поэтом, человеку, который, зная, что поэзия - одно из труднейших производств, хочет осознать для себя и для передачи некоторые кажущиеся таинственными способы этого производства.



Ссылки по теме:
КомментарииОтправить статью по e-mailВерсия для печати ..::
Страницы: 1 2 3 4 5 6

Друзья:

(c)2000-06 Идея, создание и пополнение - Геннадий (Genadz)
Программная поддержка - Алексей